Записочки

[outeast3]

Вдохновившись Анютиными советами написал ещё кое-что по Туманиаде/Дедеману:

Надо уточнить, что:
1). Это что-то вроде дневниковых размышлений рассказчика. Рассказчик склонен к преувеличениям, и перевиранию фактов. И ещё он очень ироничен. И коварен.
2). Хотя во многом идеология рассказчика близка к моей, он не я от слова совсем. К нему я отношусь с той же иронией, что и он ко всем окружающим.
3). Рассказчику свойственно женское мышление, то есть он мыслит скорее эмоциями, а не рационально. Сам я, как известно, парень, в связи с этим могут быть какие-то косяки. При всём этом, я естественно сознаю, что большинство парней мыслят совсем иначе, не так, как мой рассказчик.

1. Таймер
Про Женю Таймера часто говорят, что он меняет девушек, как перчатки. Говорят это люди, которые его не очень хорошо знают, или, которые относятся к нему слишком поверхностно. На самом деле это не так. Это не он меняет девушек, как перчатки, это они обмениваются им. Да, можно сказать, что это девушки меняют Женю Таймера, как перчатки. Правда, я никогда не слышал о церемонии обмена девушками перчатками, да и сам обмен перчатками у меня вызывает ассоциации с вызовом на дуэль, что означает, что после совершённого обмена, меняющиеся идут стреляться друг с другом, драться на шпагах, просто драться, а старые и новые девушки Таймера как правило становятся очень близкими друзьями. Мне кажется, что вскоре они организуют какое-нибудь элитное общество «Смелая Организация Встречавшихся с Таймером», сокращённо СОВТ, с лозунгом «повстречался сам – передай другому», и будут считать всех тех, кто не вкусил это блюдо изгоями, недостойными приличной компании. Да, я терпеть не могу всех девушек Таймера.
Я, честно говоря, не понимаю, как Женя умудряется постоянно наступать на одни и те же грабли. На его месте я давным-давно бы забил на всех этих стервозных баб, которые вечно преследуют его (впрочем, меня они не преследуют, и, слава богу). Дело в том, что ни одна нормальная, адекватная девушка (интересно, как именно определяется эта нормальность и адекватность) не сможет долго встречаться с таким парнем, как Женя Таймер. Женя не учится и не работает, живёт в съёмной квартире на деньги, которые ему присылают из другого города родители. Родителям он регулярно сообщает, что поступил после школы в институт, что сдаёт сессию, что всё у него хорошо, они ему верят, и нахваливают. Но большинство присылаемых ими денег уходит на оплату квартиры, так что Женя привык жить за счёт своих друзей. Он лодырь, самый настоящий лодырь, и ему и в голову не приходит попробовать устроится куда-нибудь на работу. То есть мы ему, конечно, постоянно говорим, что надо браться за ум, но он напрочь отказывается, каким бы то ни было, образом менять свою жизнь. И в связи со всем этим парень из него никудышный. То есть, он не дарит своим девушкам цветы, не водит их по кинотеатрам и театрам. Он предпочитает смотреть с ними фильмы, скаченные с интернета на своём дряхленьком ноутбуке, играть в карты, пить пиво и пересказывать сюжеты прочитанных ночью комиксов. И, конечно же, трахаться, куда же без этого. Где-то на третьей неделе все его отношения рушатся. И, конечно, Таймер из-за этого каждый раз очень сильно печалится. Он-то был уверен, что это большая и вечная любовь! Он-то был уверен, что это навсегда!
- Максим,- жалуется он мне,- Я ведь понимаю, что это всё из-за того, что я такой… Но ведь я пытаюсь выглядеть непривлекательно. Я ношу грязную одежду, не бреюсь, не причёсываюсь, у меня следы спермы на футболке. Что они все во мне находят? Женщины созданы, чтобы мучить нас, мужчин. И только пиво может нас утешить. Это вечная война между старым добрым пивом и злыми женщинами. И я каждый раз выбираю неправильную сторону в этой войне, отрекаюсь он пива. И за это бог меня наказывает повышением цен на алкогольную продукцию. Такими темпами я на кефир скоро перейду. Эх, женщины…
Я бы сказал, что всё дело в том, что все женщины, кроме одного очень большого исключения, тупые как пробки. В самом деле, вот посмотришь на Женю, сразу поймёшь, кто он и чего стоит. Одни его джинсы с дыркой между ног многого стоят. Но девушек почему-то именно такая неопрятность в Таймере и привлекает. Они все думают, что на самом деле он вовсе не такой, что он хороший и понимающий, что он ласковый и щедрый. А внешний вид – лишь вызов обществу и стереотипам. Дуры.
Впрочем, Таймер сам виноват, мне его почти не жалко. Каждый раз он уверен, что ни одна девушка не будет смотреть на него, как на парня, только, как на друга (он почему-то наивно верит в дружбу между мужчиной и женщиной), и поэтому лезет общаться к слабоумному полу при каждом удобном случае. А после, когда у него в очередной раз внезапно начинаются отношения, он верит, что сейчас это настоящая любовь, большая и чистая. Ведь эта девушка точно принимает его такого, какой он есть, со всеми недостатками. «Ты только прикинь, Максим, сообщает он, от меня воняло сегодня, как от навозной кучи с дерьмом, а она со мною целовалась! А ещё она мне пиво ходит покупать! Это точно любовь, что ещё это может быть?».
А потом очередной разрыв и новые слёзы.
- Ну, почему, я не могу найти человека, который бы принимал меня таким, какой я есть, я обречён на вечные страдания. Только пиво меня понимает,- ноет он постоянно мне,- А злые непонимающие женщины стремятся разлучить меня с ним.
Честно говоря, я не совсем понимаю, какое отношение к его проблеме имеет пиво, просто Таймер всегда, при любых обстоятельствах, говорит о пиве.
- Я,- говорю я ему,- я принимаю тебя таким, какой ты есть.
- Я знаю,- отвечает он,- Я знаю, и ценю это. Но ты же парень!
Как будто это что-то значит. Как будто это зазорно быть парнем. Что ж, во всяком случае, Таймер не гомофоб. Ей богу, я бы на месте всех этих девушек никогда бы, ни за что бы, не бросил Женю.

2. Никита Федулов
Никита Федулов наслаждается манией преследования. При этом сам он отрицает наличие у себя какой-либо мании.
«Я совершенно здоровый человек,- заявляет он,- я просто очень люблю наблюдать за тем, что меня окружает. За всем. Наблюдать – это здорово. А порою я встречаю очень интересных людей. Очень-очень интересных. И мне хочется понаблюдать за ними подольше. Что в этом, мать вашу, такого?»
При этом он часто приводит в пример фильм Кристофера Нолана «Преследование». Вот там, говорит Никита, герой был болен, а он же абсолютно нормален. Назвать его абсолютно нормальным у меня язык не поворачивается. Никита абсолютно ненормален и это его главное достоинство.
Однажды, я встретился с Никитой на окраине Петербурга.
- Что ты тут делаешь?- удивился я.
- Понимаешь,- ответил он,- пошли со мною, я очень тороплюсь. Так вот, мимо меня проехала машина, в которой сидела девушка с очень необычной внешностью. Необычно-необычной. И что-то мне подсказывает, что она ехала куда-то сюда. Я просто обязан найти её машину. Тогда я узнаю, где она живёт, и тогда, чёрт возьми, я смогу наблюдать за ней в течение нескольких дней,- я не стал переубеждать его, это было бы бессмысленно. Если Никита решил, что он хочет кого-то найти, то остановить его может только он сам (или внезапно появившийся другой привлёкший внимание человек).
Из всей нашей компании Никита самый необычный и самый живой. Я очень люблю Никиту. Как друга естественно (сомневаюсь, что кто-нибудь когда-нибудь полюбит Никиту иначе, нет, у него весьма симпатично-глупое лицо, но им достоинства Никиты, как парня исчерпываются). Честно говоря, я думаю, что никто не любит Никиту, как я. Он любит произносить всякие пылкие пафосные речи, жутко глупые, но при этом завораживающие меня. А ещё он постоянно использует в речи одни и те же выражения. Например:
«Эх, жизнь моя жестянка, а ну её в болото…»
«Какого, ешкин кот, чёрта!»
«Бред бредом, дред дредом»
«Мать вашу, о господи!»
Никиту я знаю всего месяца четыре, но он уже очень-очень-очень нравится мне. Часть нашей компании (те, кто младше восемнадцати) в начале лета отправились все вместе в подростковый лагерь. Так вышло, что меня поселили в одной комнате с Никитой. Он увидел меня, оглядел пристальным взглядом, тогда очень испугавшим меня (он в тот момент был очень похож на маньяка, причём не на какого-нибудь маньяка-красавчика из французских фильмов, а на безумного русского маньяка), и представился:
- Привет, чёрт подери, я Никита. Рад знакомству.
Он протянул мне руку, но убрал её, не дав мне возможности её пожать, лёг к себе на кровать и начал читать какую-то книгу (как я позже узнал, это была «Книга Джунглей» Киплинга). Тогда я был жутко недоволен таким соседством, все мои товарищи, кроме Шуры, жили вместе, а мне выпало прозябать с этим непонятным типом. Днём я старался сторониться его, но как-то получалось, что я постоянно сталкивался с ним лицом к лицу. Каждый раз он улыбался уголками губ и смотрел мне глазами в глаза, иногда шептал одно из своих коронных высказываний:
- Мать вашу, опять ты здесь!
А потом я застал его в комнате плачущим, я спросил, что случилось, и он ответил:
- Я встретил тут чудесную девушку. Она прекрасная. У неё дивные вьющиеся волосы. Светлые. И душа такая же. Вьющаяся, светлая. И она напомнила мне очень сильно другую девушку, в которую я влюблён. Ничего особенного, такие лёгкие влюблённости. Но… мне сейчас так тяжко… Эх, жизнь моя жестянка, а ну её в болото…
Тогда я понял, что никакой он не маньяк, просто мальчик со странностями. Очень большими странностями. Его лицо было залито слезами, мне очень хотелось прижать его к себе, но, конечно же, я этого делать не стал, ведь среди парней так делать, к несчастью, не принято. Постепенно я стал относиться к Никите, как к маленькому брату. Мне постоянно хочется прижимать его к себе, тискать, он меня умиляет. Шестнадцатилетний милаш. Я очень люблю Никиту Федулова. Только как друга, конечно же.

3. Дима Витебский
Мы идём втроём, я, Женя Таймер и Дима Витебский, лучший друг Жени. Идём, обнявшись за плечи. Приплясываем на ходу. Мне кажется, что асфальт трескается под нашими ногами. Я чувствую счастье, довольно странное состояние, я ведь не пил и не курил. Но счастье заполняет меня, бурлит, выливается через ноздри и уши. Я знаю, что Женя и Дима чувствуют то же самое, но в этом нету ничего удивительного. Они, в отличие от меня, последние два часа успешно поглощали коньяк.
Дима картёжник. Самый большой картёжник из всей нашей компании. Мы постоянно собираемся играть в покер, и всякий раз наверняка знаем, что проиграем, если Дима играет с нами. Он мастерски блефует, каким-то чудодейственным способом умудряется кропить карты, он великолепный шулер, и всем этим об бесконечно восхищает меня, но всё это, на самом деле, ему совершенно не нужно. У него с картами особая связь. Он настоящий карточный счастливчик.
Мы идём, и я понимаю, что пьян. Не знаю, как так вышло, но я определённо пьян. И вокруг всё чудесно, прекрасно, весь мир пьяняще восхитителен. Мы останавливаемся, Дима обхватывает моё плечо, и мы начинаем танцевать в хороводике. Интересно, как же вышло, что я опьянел? Что за странная программа сработала в моей голове, что мне передалось состояние моих друзей?
Дима внезапно заливается хохотом, а потом спрашивает меня:
- Эй, хочешь, фокус покажу?
- Хочу,- сразу же соглашаюсь я. Дима мастер на всякие выдумки.
- Смотри на моё лицо,- говорит он, и я смотрю. Он проводит рукой по своему лицу, и она вдруг меняет свою форму, становится лицом какого-то незнакомого мне человека. А потом Дима незаметно вновь приобретает прежние черты. Я смотрю на него, раскрыв рот. Не понимаю, как он сотворил что-то такое. Это же невозможно! В чём секрет этого фокуса? Что за магия?
Дима и Женя смотрят на меня, и хохочут.
- Эх,- хлопает меня по плечу Дима,- расти тебе ещё и расти.
И, правда, что. Когда-нибудь, я надеюсь, Дима научит меня всему, что он умеет, а пока глупо тревожить себя лишними вопросами. Мы вновь обнимаемся и идём вперёд, Дима и Женя продолжают обсуждать меня и мою нелепость.
- Ничего,- заявляю я,- вот стану взрослым, вам обоим задницы надеру.
- Дело гутаришь,- кивает Дима.
Таймер же обнимает меня и целует в щёку.
- Ну, ты педик,- смеётся над ним Дима. Всё счастье вдруг резко исчезает, хотя голова продолжает слегка кружиться. Он назвал Женю педиком. Женю. Не меня. У меня ведь главная отличительная черта то, что я гей. Я всячески стараюсь это подчеркнуть, я горжусь этим. Это здорово отличаться в чём-то от других. Поэтому мне, как ни странно, совсем не хочется, чтобы кто-то из моих друзей оказался тоже геем. Нет, я вовсе не против потрахаться с кем-нибудь из них. Трахаться здорово (наверное). Но при этом они должны оставаться натуралами до мозга костей. Ну, не совсем, чтобы так, но уж всяко не должны быть геями. Гей это я. И уж совсем мне неприятно, когда кого-то другого обзывают педиком, особенно, если он не педик. Дима сейчас просто взял и оскорбил меня. Он растоптал мою душу.
- Ну, это же Максим,- разводит руками Женя.
- А, тогда ладно,- соглашается Дима. И я успокаиваюсь. Моя честь реабилитирована. Какое-то время мы идём, молча, а потом Дима обращается ко мне,- Прости, ты, кажется, напрягся. Я не хотел тебя оскорбить или задеть. Или что-то такое.
- Да,- кивает Таймер,- не бери в голову. Быть геем круто!
- Ага, круто,- подтверждаю я.
Дима смотрит на нас двоих и начинает хохотать. Он заражает нас своим смехом, и вот мы уже втроём вновь бежим, обнявшись, по мостовой.

4. И снова о Никите
Постоянные случайные встречи с Никитой. Гуляю по набережной Фонтанки – встречаюсь с Никитой. Сижу в баре на какой-то дискотеке – соседнее место занимает Никита. Я, к слову, не люблю дискотеки: там все танцуют, а я танцевать не умею. На дискотеках у меня разыгрываются комплексы, и мне становится очень тоскливо, очень одиноко. И, тем не менее, я довольно часто их посещаю - иногда меня приводит туда Женя Таймер, когда он хочет познакомиться с какой-нибудь девушкой (нет, вовсе не склеить, нет, не начать новые отношения, просто вдруг, он встретит какую-нибудь особенную, не такую, как другие, с ней будет интересно общаться, и она примет его со всеми недостатками, нет-нет, девушка ему совсем не нужна, он же, как и я, девушек презирает). Иногда, я прихожу туда сам. В те моменты, когда мне уже тоскливо и одиноко. Я прихожу на дискотеку, заказываю себе водку с соком (эти бармены никогда не просят паспорт, не то, что злые продавцы супермаркетов), и думаю о своей жизни. Вокруг танцуют люди. И моя депрессивная тоска и одиночество сменяется обычной дискотечной тоской и одиночеством. А потом появляется Никита и говорит что-нибудь вроде:
- Да что ж такое, куда не пойду – везде ты! А я опять опоздал на поезд в метро. Я тебе говорю, поезда меня ненавидят. Они ненавидят меня с тех самых пор, как я… Я тебе ещё не рассказывал? Нет, о, господи… Тогда, слушай... Стою я как-то на платформе, у себя на даче, жду поезда в город, а у меня платформа общая: на неё и с города, и с другого направления поезда приходят. Стою, вижу, идёт далеко-далеко поезд. С города. Ну, он далеко, и я думаю: поезда же медленно и тормознуто ходят, так? Так. Вот и интересно, чёрт возьми, и, правда, интересно, кто быстрее дойдёт-доедет до края платформы: я медленной походкой или поезд своим чух-чуханьем... Ну, и чтобы упростить поезду задачу, я пошёл по белой линии. Ну, знаешь, такая черта, за которую нельзя заступать. Иду, иду, медленно так, почти дошёл до конца платформы, слышу сзади гудок громкий, думаю: «А он всегда так гудит, когда на платформу прибывает? Мать вашу, а он уже близко!». Ну, я ускоряю шаг, чуток, думаю, не догонишь, тормозилка! Не догнал. Вот я дошёл до края платформы, а он ещё ехал и гудел. Ладно, приехал. Продолжил гудеть. Я стою, мне-то что. Выходит из поезда машинист и начинает меня материть, как я посмел так делать, испытываю его терпение, что ли! Жизнь не дорога! И я-то, не понимаю, в чём моя вина, я, мать вашу, чёрт вас подери, дошёл до края платформы быстрее вас, я ничем не рисковал, и вообще ноги меня хорошо держат. И это я должен возмущаться, тому, что вы хреново едете, медленно. И, о господи, ведь вовсе не потому, что я тут шёл по белой линии, а где сказано, что по ней ходить нельзя? Я ведь ни разу за неё не заступил. Нет, я пришёл первым, а вы отстали. Так не пойти ли вам в гости? В общем, машинист мне чуть ли с размаху по лицу не заехал. Удивительно, но не заехал. А поезда меня после этого возненавидели. И я всё время на них не попадаю, теряю в них сумки, или они просто тормозят. Впрочем, последнее, чёрт возьми, я понимаю. Походил я как-то по шпалам, так, мать вашу, понял, почему поезда так медленно ходят. Я вот тоже ни хрена не смог быстро по шпалам ходить. Хотя нет, поезда ведь не по шпалам, поезда по рельсам чух-чухают, тогда нет им оправдания. Ненавидят они меня. Вот и сегодня еду я в метро с Озерков, делаю пересадку на Техноложке, а мне говорят, в сторону Проспекта Ветеранов поездов больше нет! Ненавидят меня поезда, ненавидят… Ничего хорошего они мне не приносили, только разве что знакомство с Таймером… Эх, жизнь моя жестянка… Закинуть её на полку и не доставать оттуда.
Я обожаю Никиту за его монологи. Наивные и забавные. Мало кто выслушивает их до конца, а я люблю. В них, мне так кажется, вся глубина жизни. Я хотел бы быть, таким, как Никита. Он ведь ребёнок. Искренний и наивный. И я подражаю ему во многом. Только у меня это получается совсем не так искренне, совсем не так наивно. Как и любая наигранность.
Кто-то из нашей компании точно бы пошутил, что нас с Никитой не иначе, как сама судьба сводит. И, в правду, еду в Петергоф – встречаю Никиту, поступаю на курсы по рисованию - туда же, не договариваясь со мною, поступает Никита (правда после второго занятия он перестаёт там появляться). Идём с Женей в аквапарк, вдвоём, почти свидание, – встречаем Никиту с Таней Лужиной (и всё моё так долго планируемое свидание превращается в обыкновенную встречу с друзьями). Случайные встречи с Никитой – неотъемлемая часть моей жизни. Иногда, я, правда, задумываюсь, не судьба ли это. Но нет-нет-нет, безусловно, нет. Скорее я просто очередной объект его исследования-преследования. Что тоже, конечно же, не правда. Я слишком обыденный, привычный для Никиты, ему подавай кого-нибудь нового. И это отнюдь не возмущение. Мне, честно говоря, немного не по себе от мысли, что он может преследовать меня. В нём ведь есть что-то от маньяка…
А вообще… Я очень люблю Никиту Федулова. Но только как друга. И ничего большего. Просто, он ведь ещё ребёнок. А я серьёзный взрослый человек. Разница в возрасте, она играет очень важную роль.
Не для меня Никита Федулов, как я не для Жени Таймера. Да, и потом, Никита натурал. Такого натурала поискать… А раз так, то не будем о нём. Пока что. До новой внезапной встречи.

5. Другой Макс и легенда о Дедемане
Интересно, чтобы поменялось в мире, не родись я на свет? Абстрактно. Пройдёт тысяча лет, изменится ли что-нибудь, если я исчезну с карты времени? Я думаю, что изменится. Я считаю себя достаточно важной персоной. Я вижу себя, лет через десять, во главе какого-нибудь политического движения. Свергаем власть злобного Пу и начинаем гражданскую войну. И среди всевозможных политических лидеров, я единственный бескомпромиссно честен, ничем не запятнан (что, в нашей стране, конечно же, спорный вопрос) и прав. Я великий. Я вершу великие дела. Когда-нибудь, я смогу всего достигнуть. Другой Макс говорит, что это всё глупые мечты, что через десять лет я буду смеяться над ними. Другой Макс не верит в личность, не верит, что кто-либо может достигнуть чего-либо. Другой Макс считает, что для обычных людей это невозможно, даже пытаться не стоит. Другой Макс думает, среди его знакомых только обычные люди. Другой Макс мне немного противен. Прежде всего, взглядами, но помимо этого его зовут так же, как и меня, а это вечно вносит сумятицу в нашу компанию. Кроме того, Другой Макс – лучший друг Никиты Федулова, и мне очень неприятно думать, что лучший друг Никиты такой. Однако кое-что мне в Другом Максе нравится. Он искренний и настоящий. Как и Никита. Я знаю, что они оба ничего не скрывают, а все остальные, я чувствую это, скрывают что-то. И у меня тоже есть тайна.
- Больше всего на свете, я боюсь,- сегодня, по предложению Димы Витебского, мы говорим о своих страхах,- что Другой Макс окажется прав, что меня вычеркнут из этого мира, и в мире ничего не поменяется. А ещё я боюсь, что кто-то узнает мою тайну,- в отличие от остальных я не скрываю, факт, что что-то скрываю.
- Да, я прав!- восклицает Другой Максим,- ты же не Наполеон и не Стас Михайлов! О каком следе ты говоришь?
- Максим, ты не прав,- тараторит Никита, и во время всей его речи я пытаюсь понять, к кому из нас он обращается,- это же Бредбери, Рэй Бредбери. Наступаешь на букашку, давишь комара, всё будущее совсем другое. Каждый вздох меняет планету. И вовсе не обязательно быть кем-то особенным. Достаточно просто быть. Мы становимся собою под влиянием окружающего мира. Вот я такой, Никита Федулов, потому что гены, потому что моя мама ела такие-то продукты во время родов, а не другие, потому что обои у меня в квартире в ромбик, а не в полоску и не одноцветные. Каждая секунда меняет меня по-своему. А я каждую секунду по-своему меня мир. И не будь меня, через тысячу лет мир будет совсем другим, нежели со мною. И речь не об изобретениях, не о политической структуре мира. Просто люди, животные, все будут совсем другими. И это же, ёшкин кот, круто! Не прав, ты, Максим.
- Херню городишь,- скептично замечает Шурик,- смотри, ты хочешь сказать, что в твоих минусах и плюсах виноват окружающий мир, а не ты?
- Не ругайся, Шура, матом, мату будет очень больно,- Никита уходит от ответа, произнеся ещё одну свою постоянную прибаутку. Какое-то время мы молчим, а потом Дима Витебский начинает говорить:
- Существует такая легенда о Дедемане. Это даже не легенда, это религия. Она состоит из множества теорий, басен, мифов. И я в неё верю. И не только я. Хотя кое-кто и называет это брехнёй. Я изложу постулаты некоторые, ладно?- он вопросительно смотрит на Лёню, нашего условно главного. Лёня кивает,- значит так, смотрите,- Дима достаёт листок и рисует круг,- постулат первый, время движется по кругу. Допустим, большой взрыв, появление планетных систем, появление жизни, появление человека, гибель человечества, очередной большой взрыв. И сначала. Постулат второй, времени не существует, существует бесконечное множество параллельных вселенных. Человеческие души путешествуют не по времени, а от одной параллельной вселенной к другой. Каждая вселенная это намертво застывший момент времени. А человеческая душа,- он начинает рисовать на листке бумаги параллельные прямые,- путешествует между этими мигами, за счёт этого создаётся ощущение времени. Но суть в том, что всё неизменно, статично. Всё уже было, и ещё будет. Всё предрешено. Человека нельзя просто взять и изъять из этой системы. В этом мире нельзя ничего специально изменить. Никто этого не может.
- Кроме Великого Дедемана!- выкрикивает Лёня Соминов.
- Кроме Великого Дедемана!- хором кричат за ним Шура, Женя Таймер, Дима Витебский и Ал-младший.
Я, Никита и Другой Макс замерли и не знаем, как реагировать. Я, честно сказать, ничего не понял. Такое ощущение, что мне открылось какое-то великое таинство, но я не учёный и даже не человек, я обычная макака, где мне понять. А вот Никита кажется понял, он вертит в руках листок и что-то прикидывает. А после с восхищением выдаёт:
- Мать Вашу!
- Да, вы просто сектанты какие-то!- Другой Макс встаёт из-за за стола и идёт в коридор быстрыми шагами.
- Максим, стой, ты не понимаешь!- кричит Никита и бросается за ним.

6. Ненависть к Другому Максу
Нет, наверное, я не до конца откровенен. Даже не так, я вовсе не откровенен. Откровенность – это немного не моё. И всё же я попробую.
Что и кто бесит Максима Лукавого:
1) Женщины, во всех своих проявлениях. Это, к слову, не совсем правда. Многие девушки мне нравятся на расстоянии, пока я не знаком с ними лично. А некоторых я даже готов терпеть рядом. Но всё дело в том, что девушки, даже женщины вообще, всегда слишком навязчивы, слишком любят лезть не в своё дело, слишком галдят, их слова всегда расходятся с делом, они совершенно не воспринимают критику, обижаются на правду, обижаются на ложь, просто обижаются. Женщины, в моих глазах, делятся на два типа: глупые и стервы. Хотя в каком-то плане оба этих качества присущи каждой женщине, просто одно всегда проявляется ярче. Когда-то я наивно делил женщин на три части, думая, что есть же ещё умные и порядочные девушки... Наивный. Если они и есть, то очень хорошо прячутся. Да и как вообще можно испытывать расположение к тому, кто прячет своё лицо под стеной косметики?
2) Люди, которые презирают что-то, потому что это что-то принято презирать. Самое яркое проявление – гомофобы. Трахающиеся мужики - это мерзко, давайте избивать их битами! Сюда же, ненавидящие инцест. Сюда же, ненавидящие педофилию. Сюда же, ненавидящие алкоголь, сигареты, наркотики. И, соответственно, ненавидящие алкоголиков, курильщиков, наркоманов. Другими словами, Другой Макс. Мерзкий Макс.
3) Родители. Нет, не мои родители, мои родители - чудесные люди. Наивные, но чудесные. Даже моя мама. Да, она женщина, но в ней совсем нету той стервозности, которую я так ненавижу. Она очень добрая и понимающая. И я это говорю не потому, что я её… сын. Она такая не только со мною, она такая со всеми. И при этом она вовсе не глупая, наоборот, у неё чудесная-чудесная философия, я её во многом перенял. Каждый волен делать всё, что хочет. Люди свободны. Люди рождены свободными. Нет ограничениям. Никто не имеет права осуждать человека. Миром должна править любовь, а не ненависть. Когда я писал в начале своих записок (хотя, я всё ещё в начале, но речь идёт о самом-самом начале), что есть лишь одна женщина, не тупая, как пробка, я писал о ней. Она, правда, мне кажется, слишком добрая. Как говорит Руслан Григорьев, наш умник, у женщин есть одна очень хорошая черта, единственная: доброта. Не знаю, где он нашёл это качество у женщин, но да, у моей мамы оно есть. Отец мой тоже клёвый чувак. Именно так, чувак. Я ещё расскажу о нём, скорее всего. Так что речь не о моих родителях. Я ненавижу всех тех извергов, о которых порою говорят мои друзья. Они вечно что-то требуют от своих детей. Каких-то успехов, хороших оценок, послушания, прихода домой не позже девяти вечера. Или, как в случае Жени, им вообще всё равно, чем живёт их ребёнок. Никаких разговоров, ничего, только деньги присылают. Правда есть ещё родители-алкоголики. Я люблю алкоголиков. Алкоголики весёлые, добрые, забавные, жизнерадостные. Алкоголики душевные. Они очень часто выдают интересные трагично-трогательные спичи. Самые искренние люди на свете. Алкоголики. Но только если они не семейные люди. Алкоголик в кругу семьи почему-то всегда мудила. Кричит, дерётся, матерится, бьёт посуду и насилует жён, матерей, детей.
4) Переходим на личности. Моя сестра. На самом деле, я её нежно люблю, она ведь моя сестра как-никак. Но столь же нежно я её и ненавижу. Она постоянно рушит мои планы, пытается доказать мне всякие глупости, коверкает смысл моих слов, сравнивает меня со всякими разными неприятными людьми. А ещё она зануда. Ну и потом, она женщина, в самом худшем смысле этого слова.
5) И, наконец, Другой Макс. Мерзкий Макс. Истеричный Макс. Никита Федулов зовёт его «претенциозным Джеромом» (так называли героя «Дневника Бриджит Джонс»). Он скептик. Всегда и во всём. Он не верит в мечтания, он не верит в волшебство, он не верит во влюблённости и в любовь, он не верит в доброту и порядочность, он не верит в людей. Он никогда не меняет своих мнений. И никакие факты его ни в чём не переубедят. Всегда стоит на своём. И всегда всем это своё навязывает. А ещё… Я знаю Женю Таймера с детства. В детстве он был мне, как старший брат. Мы вмести с ним переехали из Новгорода в Петербург. Мы всегда были по-своему неразлучны. Наша компания сформировалась около трёх лет назад: Лёня Соминов, Дима Витебский, Женя Таймер, Ал-старший, Ал-младший, Таня Лужина и я. Постепенно к нам присоединялись разные люди: Шура, Саня, Саша Боевик, близняшки, иногда появлялся довольно милый еврейский паренёк с крашенными в зелёный волосами, Лайз. Я был, рад, когда к нашей компании примкнул Никита Федулов. Мне кажется, что он идеально нам подходит. Мы ведь все немного двинутые. А вот Другой Макс нам не подходит. Он не двинутый, он просто придурок-мудачёк. Но он лучший друг Никиты, так что я не против его присутствия. Но он почему-то думает, что мы все на равных, что каждый из нас может приводить с собою кого угодно. А это не так. Мы - это мы. Отдельное сообщество. Сообщество отдельное от всего окружающего мира. Мы избранные. Мы сами себя избрали. А он постоянно приводит с собою своих друзей, одноклассников. И если Руслан Григорьев, мне приятен (никак не пойму, почему, во имя Господа Бога, почему такие люди, как Никита и Руслан дружат с Мерзким Максом), то все другие типы – наимерзейшее быдло. И на месте Лёни и Димы Витебского я бы давно выставил их за дверь вместе с Другим Максом. Но и это ещё не всё. Для меня очень большое значение имеет внешность человека. Нет, не красота, а именно внешность. Мне кажется, что внешность очень сильно связана с душой, со внутренним миром. И Другой Макс мне противен внешне. Нет, он красивый. У него красивые вьющиеся чёрные волосы, у него вытянутое лицо без прыщей и бородавок, он курнос, а я очень люблю курносых, у него голубые глаза. Он худощавый, очень худощавый. Я видел его без футболки - одни кости. Он не низкий и не высокий. И при всё при этом он мне противен. На него противно смотреть.
И поэтому я рад тому, что Другой Макс ушёл. Никита попытался его остановить. Он говорил, что Максим не понял, что это философия, очень интересный и новый взгляд на мир, на порядок вещей. Но Другой Макс сказал, что ему неприятно всё, так или иначе связанное с религией. Его учили в семье держаться от религий подальше. Кроме того, его мозг перегружен, и ему надо пойти поиграть во что-нибудь, чтобы мозг разрядился. Ему надо проветрить свой мозг от атмосферы заговорщической секты.
Он и Никиту звал с собою, но Никита, и тут всё внутри меня наполнилось теплом по отношению к нему, сказал, что останется с нами, что здесь обсуждают интересные и настоящие вещи, а претенциозный Джером может, мать вашу, катиться, куда захочет. И Другой Макс покатился. Надеюсь, что навсегда. Я, честно говоря, больше не хочу видеть ни его, ни его друзей (кроме Руслана Григорьева, конечно же). Да, он был в какой-то степени близок мне. Но как же несказанно он меня бесит, каждой своею фразой, каждым своим действием...

7. Страхи
Женя носит хвостик и пьёт пиво. Две его отличительные особенности. Он так всем и представляется:
«Меня зовут Женя. Женя Самсонов. Но не запоминайте это. Всем друзьям я известен, как Таймер. Да, именно Таймер. Как секундомер, просто запомнить. Я завязываю хвостик, а то волосы вечно путаются, и пью пиво. Рад знакомству».
На самом деле, отличительных особенностей у него куда больше. Например, он очень добрый. Он никогда никому не отказывает в помощи. И он готов рисковать своей жизнью ради кого-то. Он как-то вступился в драку, защищая какую-то пьяную женщину от кого-то пьяного мужика. Сильно получил, но возможно (конечно вряд ли) спас ей жизнь. Я был свидетелем этого, правда, издалека. При этом Таймер не гордец и не хвастун. Он ни разу не упоминал никому про этот случай. А ещё у него дома клопы и он ходит в дырявых носках. А ещё он, как и я, очень хочет стать художником.
«Художником»,- постоянно говорит он,- «быть хорошо. Мало работаешь, много пьёшь. Продаёшь картину – получаешь деньги. Можно снова мало работать и много пить. Выгодно».
Мы продолжаем говорить о страхах:
- Больше всего на свете, я боюсь,- говорит Женя,- что спиртное запретят. То есть окончательно запретят. Всё ведь к этому идёт. То есть зачем-то продажу ночью спиртного запретили. Это же бред! Люди днём работают! По ночам пьют! Значит, и покупать должны по ночам! А то, как-то глупо получается, в итоге вместо того, чтобы ходить по офисам и заводам люди будут в магазин за водкой бегать. Ничего хорошего из этого не выйдет. Вообще, что-то странное в этом мире творится. Я с четырнадцати лет, даже раньше, покупал в магазинах спиртное,- на самом деле впервые Женя купил алкоголь в свои пятнадцать, а до этого он относился к алкоголю с огромной антипатией,- и ни разу, ни разу, с меня никаких бумажек не потребовали. А сейчас мне девятнадцать лет. У меня щетина по всему лицу, я выгляжу лет на тридцать, не меньше. А мне – покажите документики, покажите документики. Блядство. А ведь и, правда, вскоре всё спиртное вон из страны. Возвращаемся к светлым начинаниям Михаила Сергеевича. И работаем только на экспорт.
- Дурацкая страна у нас, мать вашу,- замечает Никита, я с ним мысленно соглашаюсь.
О Тане Лужиной мне сказать нечего. Она раньше встречалась с Лёней, а теперь, кажется, встречается с Никитой, или не встречается. Они много времени проводят вместе, гуляют, им весело вдвоём. Они часто, как бы случайно соприкасаются друг с другом, задевают друг друга. А ещё, Никита, каждый раз, прощаясь с нею, целует ей руку. И ей это, кажется, приятно, она улыбается ему. И всё выглядит так, как будто они вместе. Вот только, я пропустил момент, когда она рассталась с Лёней, а сам Никита ни разу не упоминал ничего о своих чувствах к Тане. Обычно, когда ему кто-то нравится, он начинает постоянно говорить о влюблённости, о страсти, о любви, о том, что эта кто-то навсегда обрела свой уголок внутри него (я стараюсь не представлять себе это анатомически). О Тане же он ничего подобного не говорил. Более того, единственная фраза, которую я слышал от Никиты по поводу Тани, была:
«У той девочки должно быть очень классная грудь, чёрт возьми, я уверен в этом!»
А вообще Таня – неплохая девушка, ненавязчивая. Она часто говорит всякие глупости невпопад, иногда начинает со мною спорить и что-то мне доказывать, как будто я всерьёз могу спорить с девушками. Но в отличие от большинства представителей своего вида она не отвечает агрессией на моё пренебрежение, а лишь зачем-то постоянно треплет мои волосы и бросает на меня снисходительные (во всяком случае, так я их интерпретирую) взгляды. А ещё она называет всех девушек Жени стервами и дурами, говорит, что они его недостойны. Так что в некотором плане мы с нею единомышленники.
- Вы все знаете, чего я боюсь,- заявляет Таня, и я понятия не имею, о чём она говорит. Никита вопросительно смотрит не неё, она ему отвечает,- Я до жути боюсь насекомых, Никит. Всех от простейших муравьёв, до пчёл, стрекоз и пауков.
- Пауки не насекомые, Таня,- с какой-то странной злобой говорит Лёня.
- Господи, да ведь все поняли, что я имела в виду!
- Разница есть,- чеканит слова Лёня,- когда речь идёт о природе, важна каждая деталь. Пауки враги насекомых. Иногда такая информация может спасти жизнь. Ты же понимаешь. Учись различать.
- Прекрати учить меня жизни!- в последнее время Лёня и Таня постоянно ругаются из-за каких-то непонятных мне причин,- прекрати мною помыкать! Я не твоя сестра! Я не твоя подчинённая! Мы равные! Ты не умнее меня!
Довольно опрометчивое заявление с её стороны.
Так мы все постепенно рассказываем о своих страхах. Ал-младший говорит, что очень боится смерти, как своей, так и кого-то близкого. Шура боится высоты.
- Ты же любишь высоту,- удивляется Ал-младший.
- Люблю и боюсь,- улыбается в ответ Шура.
Лёна гордо заявляет, что ничего не боится.
- Ага, как же, ничего не боишься,- Ал-младший хихикает,- все тут знают о твоём страхе,- и я вновь понятия не имею, о чём идёт речь.
- Я ничего не боюсь,- повторяет Лёня, пристально смотря на Алекса.
Никита говорит, что вот Алекс-Младший, боится смерти, а он, Никита боится жизни. Он очень многого не знает, но вполне возможно прожил уже больше половины. Ведь многие умирают раньше тридцати лет. Жизнь полна тайн и сама по себе страшна. И многим людям выпадают в жизни настоящие муки. И он, чёрт подери, очень боится, что жизнь подкинет ему какой-нибудь неприятный подарочек. Ведь никто не может заглянуть в будущее.
- Эх, жизнь моя жестянка…- так он заканчивает свою речь.
Раньше мы постоянно собирались на квартире у Лёни. Но полгода назад выяснилось, что большинству куда больше подходит квартира Димы Витебского. Ближе. И потом, у Лёни постоянно дома был довольно суровый отец. Он часто заходил к нам в комнату и, молча, наблюдал за нами исподлобья. Так что мы большинством голосов решили перенести наши встречи домой в пустующую Димину квартиру, к большому Лёниному неудовольствию. Так как квартира его, то он и решает, как мы проводим время. «У нас тут настоящий Декамерон»,- говорит об этом Никита. И примерно раз в месяц мы собираемся вместе и высказываем свои мысли по какому-либо поводу. Дима всегда говорит последним.
- Я, на самом деле, неспроста гутар на эту тему завёл,- начинает он,- со своими страхами надо бороться. Потому что страхи – это слабость. Страхи нам мешают. Вот смотрю я на нас и понимаю. Мы ведь, в общем-то… одна команда. Почти. Мне кажется, мы должны быть сильной командой. Командой, которая не пасует перед страхами. Так что давайте вместе преодолевать их, хорошо? Это сложно. Особенно сложно в случае Алекса и Никиты. А в случае Тани, всё наоборот просто. Таня молодец. Она всё чётко озвучила. Вот я хочу поделиться, у меня есть страх. Я боюсь проигрыша. В карты, как пример. Карты ведь моя страсть. И вы все меня знаете, как… властелина карт. А я ведь ещё не властелин. И я очень боюсь оступиться. И я пока что ещё не знаю, как с этим бороться. Потому что для того, чтобы победить страх, надо его принять, подружиться с ним. Я правильно говорю, Лёнь? А я всё время побеждаю. И каждая моя победа – по сути, ещё один побег от страха. Я бегу от страза проиграть, побеждая.
Тут Никита вдруг встаёт из-за стола (да, мы сидели за столом, все кроме Жени, который развалился на Диминой кровати).
- Дима,- говорит Никита с гордостью,- я обещаю, что одержу победу над тобою. Обещаю. О, господи.
Дима тоже встаёт и протягивает Никите руку:
- Спасибо тебе. А теперь. Пойдёмте-ка по домам, поздно уже? Тайм, ты, конечно же, можешь остаться, только пиво из холодильника не воруй, привыкай бороться со своим страхам.
- Я со своим страхом живу, душа в душу, как с пивом,- смеётся Женя,- нечего мне с ним бороться. Он меня уважает, я его уважаю. Ну, и Бог с нами.
Когда я собираюсь уходить, меня вдруг окрикивает Лёня:
- Макс,- спрашивает он,- а ты говорил, что боишься, что все узнают твою тайну, это ты о какой тайне говорил?
Я немного теряюсь, он что думает, что я вот так ему отвечу? Это моя тайна. Тайна. Тайны хранят в секретах и никому не говорят. Особенно, когда боятся, что их кто-то узнает. На то они и тайны. Мне на помощь приходит Женя:
- Лёнь, ну ты подымай! Он ведь говорил о том, что он гей! Люди же геев ненавидят.
- Аааа,- Лёня понимающе кивает. Я успокаиваюсь. Конечно же, это глупое предположение. Как будто, я когда-либо делал тайну из своей ориентации. По-моему, весь мир знает о том, что я гей. Я этого не боюсь и не стесняюсь, я этим горжусь и кричу об этом на каждом углу. Но пусть будет так. Это даже, по своему, мило.
Да, отныне я гей, который очень боится, что кто-то об этом проведает. Тссс, я гей, только никому об этом ни слова.

8. Сестра
- Припёрся, наконец, - моя сестра - образец радушия. - И где же ты шлялся опять?
К чёрту сарказм, моя сестра действительно образец радушия. Это мы с нею так играем. Впрочем, сегодня я не очень настроен на игры, поэтому я просто кидаюсь ей на шею. Мы крепко обнимаем друг друга и начинаем кружиться по коридору. Повторюсь, я люблю свою сестру. Я не конченый женоненавистник. Не на столько конченый, чтобы всегда ненавидеть сестру, которая может быть настолько очаровательной. Моя сестра действительна славная, но это не отменяет всех её чисто женских недостатков.
- Я был у Димы Витебского, мы болтали в компании.
Ну не поймёт она, если я расскажу ей, что мы делились своими страхами, а после решили все вместе их преодолевать.
- И кто там был? - на полном серьёзе она настойчиво продолжает свой допрос. Большая часть имён ей ни о чём не будет говорить, мне же вовсе не хочется каждый раз делиться с нею частичкой чего-то своего, что для неё ничего не значит. Она ведь послушает всё это и забудет. Или хуже: не поймёт, не поверит, что такое бывает. Но она не отстанет, она, как и все женщины, не успокоится, пока не получит ответ на свой вопрос. Любопытство. Дрянное качество. Информация, которую любопытные люди (женщины) так сильно хотят узнать, на самом деле, ничего не стоит. По себе знаю. С любопытством надо бороться, любопытство надо усмирять, что я успешно и практикую. Вот только, как объяснить это женщинам?
- Там был Женя Таймер, Лёня Соминов, Ал-младший, Никита Федулов, Шура, - перечисляю я, а она вдруг перебивает меня и задаёт довольно противного свойства вопрос:
- Максим, а когда ты в последний раз был в школе?
Я, честно сказать, не помню. Примерно неделю назад, наверное. И вот сейчас я стою перед выбором. Сказать ей правду и выслушивать длительную лекцию, о том, как важно посещать школу, в одиннадцатом классе, как важно для меня ходить в это адское место, где все ненавидят меня за то, что я открыто (ха-ха) заявляю, что я гей, где абсолютно ничего не происходит, где преподаватели говорят всё то, что я уже давно знаю, я же гений (на самом деле, я изучил весь материал одиннадцатого класса за два месяца лета, специально чтобы получить псевдоуважительную причину для прогула), или соврать, и если соврать, то на сколько (так я могу соврать и сказать, что я абсолютно точно был в школе ровно неделю назад, и тогда совру я лишь про то, что я помню, когда именно я там был; или я могу сказать, что был там, скажем, вчера, к слову, а какой сейчас день недели?).
Я уж было собираюсь быть сегодня хорошим послушным братом, и сказать всю правду, а заодно отметить, что моя школьная посещаемость не её ума дело (звучит как-то грубо, если и говорить что-то такое, то как можно мягче - спокойным и нежным голосом), как она смеётся:
- Да я прикалываюсь, расслабься.
После она зовёт меня к себе в комнату, пичкает конфетами и заставляет смотреть вместе с собою какую-то дрянную романтическую комедию. И мне на мгновение кажется, что я не справедлив к ней - у меня замечательно-замечательная сестра. Она настолько замечательная, что я вдруг решаюсь рассказать ей:
- Наташа, - говорю я, - я гей.
Это звучит несколько пафосно и не к месту, и чтобы загладить ситуацию я добавляю:
- Решился, наконец, тебе сказать. Я отнюдь не горжусь этим (кого я обманываю! Ах да, свою сестру, тогда ладно). Просто… вот такой вот я.
Жутко неловко. Жутко не вовремя. Моя сестра с интересом оглядывает моё лицо, как будто ищет что-то.
- Ты же шутишь? - наконец, спрашивает она.
Сейчас я ожидаю очередного подвоха с её стороны. Как на многочисленных комиксах в интернете:
«Мам, пап, я гей!»
«Ха, жена, слышишь, я выиграл наш спор!»
Но подвоха не следует. Услышав мой ответ, она выключает видео и просит меня выйти из комнаты, ей надо всё обдумать.
Выходя, я сообщаю:
- Да, папа и мама в курсе, я говорил с ними,- она поднимает голову, смотрит сквозь меня, и махает рукой, показывая, что не хочет больше меня видеть. Вероятно, никогда.
Кажется, я совершил самую большую глупость за последний год. Остаётся надеяться, что она выставит меня за дверь. Я с трудом могу вынести её постоянную болтовню, не думаю, что справлюсь с постоянным молчанием.

9. Я
Привет, думаю, пора представиться. Самое время. Я Максим Притвора, и я тяжело болен. Предположительно, на голову, но, может, что и пострашнее. Я Максим Лживый, и я гомосексуалист. Впрочем, не думаю, что мне надо ходить на какие-нибудь курсы избавления от подобного пристрастия. Оно очень моё, пусть таким и остаётся. Я Максим Трепло, и я трепло. Не был бы треплом, не писал бы все эти записочки. Я Максим Лукавый, и я полупрофессионально играю в покер. Даже не так, я профессионально играю в «покер с друзьями». «Покер с друзьями» - это такой наш собственный вид спорта. Ничем не отличается от техасского покера, только играет в него лишь наша компания. Играем мы на профессиональном уровне Эрика Линдгрена или Карлоса Мортенсена (ну это я, допустим, сильно высоко хватил), но при этом до недавнего времени никого чужого к себе не приглашали.
Вообще, конечно же, я никакой не Притвора, не Лживый и не Масколицый. У меня самая обычная фамилия, у половины города такая. Я Васильев. Но я немного стесняюсь своей обычной фамилии, поэтому, как правило, представляюсь всем под ложной. Всё равно, никто не запоминает. Кому вообще нужны фамилии? Ну, кроме меня. Я вот всех стараюсь называть по имени и фамилии. Ну, то есть почти всех. Женю вот я по фамилии почти не зову, ну разве что иногда, изредка, а так всё чаще Женей Таймером. Травкиных зову, как все Алом-младшим и Алом-старшим. А то неудобно как-то Александр Травкин и Алексей Травкин. Запутаться можно, да и не красиво. С Сашами вообще трудно. Слишком много их в нашей компании оказалось. Мы между собою договорились, что будем звать их по-разному: Шура, Санёк (присоединившийся к нашей компании одновременно с Никитой), Саня (он же сморчок), Ал-младший и Саша Боевик. Боевик, кстати, фамилия. Не знаю, настоящая, или, как у меня, выдуманная, но мне безумно приятно звать его по полному имени. А сестра его назвалась ещё более странно, впрочем, девушка, что с неё взять. Ирина Боевик-Вздорная. Женя уверяет меня, что это её настоящая фамилия. Половинка от отца, половинка от матери. Вот уж не представляю, что у них за родители такие, но я бы с такими жить не хотел. Ну, наверное.
Родился я в Новгороде. А когда пришла пора моей сестре Наташе поступать в университет, я отправился вместе с нею и Женей Таймером в Петербург. Теперь живу вместе с сестрой на съёмной квартире, хожу в выпускной класс (ну, иногда), а свободное (и не очень свободное) время провожу в нашей маленькой компании. Тут надо отметить, что в школе у меня друзей не появилось, вернее, был один малыш (очень условный «малыш»), но он разошёлся со мною, после того, как Лёна запретил мне приводить его играть с нами в покер. Вот, наверное, и всё. Я самый обычный парень, только педик. А больше про меня и сказать нечего.
Я к чему это всё веду… Я собираюсь сбежать из дому. Из собственного дома, не из родительского. Это, мне кажется, как прощание с собственной личностью. Вот был у меня дом, а теперь не будет. И часть меня, наверняка, останется там. Это же мой дом. Как он сможет существовать, быть моим домом, если в нём не останется моей частички. А раз так, то нужно понять, кто я сейчас, чтобы потом понять, кем я стану, что во мне изменится. Я никогда не сбегал раньше из дому, как из своего, так и из родительского. А вот Никита Федулов сбегал. Он говорит, что ему теперь за это очень стыдно, что он плохо поступил по отношению к родителям, он не должен был так их волновать, он был неблагодарным. Собственно, это всё, что в нём появилось после побегов из дому, как я понял: стыд перед родителями и ряд комплексов. Думаю, что он именно из-за этого порою считает себя ничтожеством. Ну, или, прежде всего, из-за этого.
Я не Никита. Я свободный. Меня никто не держит. Мне просто в тягость находится в одной квартире с сестрой, которая меня больше не любит. Так что я сбегаю. Не от семьи, не от сестры, а от дома.
«Наташа. Я такой, какой я есть. И я не хочу меняться. Вернее хочу, но не так, как этого хочешь ты. Я люблю тебя, любой, даже если ты теперь не любишь меня. Это ничего, ты же девушка, ты хочешь, чтобы я был таким, каким ты меня знала. И любить ты можешь только того меня. Это по-своему честно, и мне нравится такой подход. Я ухожу, но ты не переживай. Со мною всё будет хорошо. Я обещаю даже школу посещать чаще, чем делаю это сейчас. И домой иногда буду заходить. Я справлюсь. Ты не обидела меня, так что, не вини себя. Спасибо, что была в моей жизни. Люблю тебя, хотя ты и девушка. Люблю тебя, сестра. Твой голубой брат, Максим Смекалка».
Вот такое письмо. Надеюсь, что она не будет плакать. Надеюсь, она ни о чём не будет жалеть. Эти девушки всегда так… Переживают из-за того, чего не в силах изменить, переживают из-за того, что происходит не по их вине. Это не сестра виновата, что не любит меня, это я виноват. Я ведь гей, а не она.
Впрочем, кажется, это не я оставляю частичку себя дома, это я забираю частичку своего дома с собою. Так что, в каком-то смысле, это не побег, но похищение.

10. Петербург
Осень прекрасна. Даже не так. Петербургская осень прекрасна.
Я решил, что надо забрать себя целиком и полностью. Собрать себя по крупицам. Обойти самые дорогие, родные места, вспомнить всё важное. Вспомнить себя.
Моё знакомство с Петербургом началось с Невы. Когда-то давно, в 2003-ем году, родители впервые привезли меня на празднование трёхсотлетия. Мы стояли у самой набережной, впереди всех. Помню тогда Нева, показалась мне сказочной, особенной рекой. Нева ведь и не широкая вовсе, но совсем другая, не такая, как все остальные виденные мною реки. Может быть дело в том, что она в городе, в Петербурге. Мне хотелось нырнуть в неё, попасть в чудесный мир русалок. Я до сих пор уверен: под чёрными живыми волнами этой реки где-то скрыт путь в страну чудес. Кажется, тогда, в 2003-ем, был салют, кажется, лазерное шоу, кажется, инсценировка какого-то сражения между русским и шведским флотами. Не помню ничего из этого. Помню только чёрные переливающиеся волны, запертые в гранит.
А самое родное для меня место Петербурга - конец Садовой, остров Первушин. Там, на площади Тургенева живёт Женя Таймер. Там я гулял со своим единственным школьным другом, там мы часто собирались нашей компанией. А ещё там есть несколько чудесных открытых крыш с потрясающими видами на город. И да, именно там, в Покровском сквере, я понял, что я гей. Мы бродили с Женей в первый год переезда в Петербург. Он жаловался на своих одноклассниц, которые к нему приставали. Они все разом вдруг на него запали, а он не знал, что делать. Нужно было выбрать кого-то одного, а он не хотел никого обижать. «Тяжело быть новеньким,» - сказал тогда он. А я вдруг подумал, что мне вовсе не тяжело. На меня в моей школе никто не стал нависать. Наоборот, я сидел в стороне и ни с кем не общался. Особенно, с девушками. Они, по-моему, и не заметили, что в классе появился новенький. Я слушал Женю и понимал, что мне не постигнуть всех его переживаний. Мне не понять, почему он должен обязательно выбирать кого-то из этих девушек, зачем ему вообще выбирать себе девушку, зачем ему вообще девушка, тем более такая, какая могла бы обидеться (стать его злейшим врагом) на него за такой пустяк, как то, что он стал встречаться с другой. Зачем ему этот геморрой? Зачем он так глупо тревожит себя, свои нервы?
«У них что, ни у кого своих парней нету?» - спросил я.
«Есть, - ответил Женя, - но я-то новенький, я им намного интереснее, я для них намного важнее. Сейчас. Я трофей. Их парни – скучные зануды. А я особенный. Их парни им опротивели и надоели, а я единственный в своём роде, неповторимый. Ну, до тех пор, пока другой новенький не появится. А откуда он появится-то в десятом классе?»
«Но тебе-то оно зачем нужно? Зачем тебе все эти надоедливые девушки?» - не унимался я.
«Слушай, ну ты же не гей, сам понимаешь, зачем мне оно нужно».
И после этих его слов меня озарило. Я гей. Самый настоящий гей. И мне вдруг стало очень радостно на сердце. Мне хотелось запрыгать газону, хлопать в ладошки, кричать:
«Я гей! Я гей! Я самый настоящий гей! Эврика!»
Но вместо этого я лишь манерно взмахнул ручкой и гнусаво пробормотал:
«Ну, кто меня знает, может быть, я гей, а, может быть, и нет.»
И мы засмеялись.
Тогда тоже была осень. Петербургская осень. Тогда тоже было хорошо.
А ещё я старался обойти все места, где случайно встретился с Никитой. Клуб Луна на Вознесенском, набережная Фонтанки, вся, Театральная Площадь, стрелка Васильевского Острова, «Старая книга» на Рижском проспекте…
Самое прекрасное в Петербургской осени то, что как бы долго ты не шёл под моросящим дождём, среди падающих желтых листьев, ты никогда не устанешь, тебе не станет холодно, или излишне тепло. Город осенью любит тебя, город даёт тебе сил. К вечеру я вышел в начало проспекта Энгельса, пошёл в окраине города. Дома разных эпох сменяли друг друга, и я чувствовал, что я смог забрать свой дом с собою. Я ушёл из своей квартиры, и теперь весь город будет мне домом. А в наушниках играл Animal ДжаZ.

«Монетой в вечность ночь подброшена,
От подворотен ключ в руке,
И от стихов бросает крошки мне
Мой город, лучший на Земле»

Я ничего не стал брать с собою. Только плеер и запасной комплект батареек. И пара тысячерублёвых купюр. Достаточно было просто запомнить свою комнату, всё, что было в ней. Теперь она со мною. И вокруг меня. Всегда.
Я не знал точно, куда шёл. Мне просто хотелось пройти через весь город, понять, что этот город мой. Что он действительно мне родной. Я ведь здесь живу всего года четыре. А до этого так, заезжал несколько раз на выходные. После переезда мне всё казалось чужим. Дома, улицы, люди. Я ощущал себя лишним, мне казалось, что город ненавидит меня. А теперь я знаю: Петербург не умеет ненавидеть, он лишь не сразу принимает всех приезжих. Он очень осторожный город.
Было одиннадцать часов, когда я вышел к пересечению проспекта Энгельса с проспектом Просвещения. Я был счастлив. Город обнимал меня, ласкал, баюкал. Я подумал свернуть в сторону Шуваловского парка, заснуть под каким-нибудь дубом. Потом мне, правда, пришло в голову, что там, наверное, мокро, а одежду пачкать мне не очень хотелось.
И тут я встретил Никиту. Он радостно улыбался мне.
- Ну, вот, мать вашу, мы и встретились вновь. Мне, бред бредом, дред дредом, иногда кажется, что это ты страдаешь манией преследования, а не я. Впрочем, я тоже не страдаю никакой манией, не бери в голову, это я так. Ты куда сейчас? Слушай, пошли со мною, а? А то, мне сейчас так одиноко на душе. Представляешь, я увидел такого мужчину. В нём была душа. Настоящая душа. Такого просто так не встретишь. Я увидел его и понял, чёрт меня дери, во имя господа. Почему я не этот душевный мужик, почему я не могу быть таким прекрасным, как он?
Он пустился в описания мужика, и мне вовсе не казалось, что ему одиноко, он не был грустным, он был счастливым. И я тоже был счастливым. Наш город согревает нас осенью. Наш город дарует нам осенью счастье.
Наш город, лучший на Земле.

11. Кошмары
- Знаешь, Макс, - Никита выглядит очень серьёзным и нервным, кажется, он решился поведать мне какую-то очень важную тайну, вернее, не совсем решился, переживает, боится, - вот мы говорили о страхах и всяком таком деле, и я соврал. То есть жить, я, конечно, тоже боюсь. Я вообще очень многого боюсь. Да, чёрт возьми, я боюсь совершенно всего. Я вообще очень трусливый мальчик. И одновременно - само бесстрашие. За свою жизнь я столкнулся с кучей кучною всякого необъяснимого. И поэтому я по жизни весь дёрганный, весь на нервах. Мать вашу! Так, вот больше всего на свете… я не знаю, как это назвать. Но был момент недавно, когда я до смерти перепугался. У меня сердце колотилось быстро-быстро. И я думал: вот оно, пришла моя смерть. Ехал я в метро. В электричке. Начало многообещающее, о господи. Ладно, не сбиваюсь. Ехал я… ехал я в поезде. Битком набитый вагон, час пик, все дела. Все люди злые, погруженные в свои мысли, все дела. И я с ними такой же. Думал о милой женщине, которую я тогда наблюдал. Дивная такая женщина в ретро-платье. Ну, знаешь такое светленькое советское платьице? Знаешь? Отлично. Так вот, еду я, еду я, никого не трогаю. Глубоко зарылся в свою черепную коробку, и тут вдруг один мужчина взял и затянул Боярского. «Сяду в скорый поезд». Знаешь песню? Сяду в скорый поезд… сяду в длинный поезд…
И мы вместе поём:

«Сяду в скорый поезд, сяду в длинный поезд
Ночью соловьиною, далеко отсюда
Убегу, и скроюсь и навеки сгину я,
И помчатся звезды мне навстречу, звезды
И туманы белые…»

- Ну вот, - продолжает свою речь Никита, - в общем, затянул он эту песню. Пел похуже тебя. Никакого, мать вашу, ритма и всякого такого дела, - ну, спасибо, мальчик мой, зелёноглазый, на добром слове, можно подумать, ты шибко лучше меня поёшь, - тянет он её, тянет, а у меня внутри всё похолодело. Он стоял совсем близко ко мне. И я тогда подумал, что он террорист. Боже, что со мною делает жизнь! Что с этим миром такое! Парень просто хотел поднять нам всем настроение, просто хотел сделать мир чуть лучше, а я решил, что он сейчас взорвёт на себе бомбу. Решил всё, настали мои последние минуты. Я знаю, это смешно, это звучит нелепо, но у меня никогда так сердце не билось, как в то мгновение, а я ведь много всего повидал. Много такого, что обычных людей должно в ужас вводить, и хоть бы хны. Само бесстрашие, мать вашу. А тут всё, чуть сознание не потерял и в штаны не наложил. Поезд пришёл на станцию, мужчина замолчал и стал пробираться к выходу. Кажется, Невский был, или что-то такое. Вагон почти весь опустел. Это было по-настоящему жутко. И знаешь, что обидно? Рассказал я эту историю Максиму, другому Максиму, Максиму Шпалову, в тот же день, ожидал, что он меня поддержит, ожидал, не знаю, чего, мать вашу, я ожидал, а он просто посмеялся надо мною. Сказал, что я загнул в своей паранойе, что я книжек перечитал. Что я реальность от фантастики отличить не могу, мать вашу. А вот ты понимаешь меня. Я знал, что поймёшь. Надо к тебе будет всегда с такими историями обращаться. Ты можешь понять чужой страх. Ты можешь понять чужую душу. Во всяком случае, мою душу. Мы с тобой, Макс, родственные души, нам, мне кажется, суждено стать друзьями, братьями, не даром мы всё время нос к носу сталкиваемся, это нас, чёрт возьми, ёшкин кот, судьба сводит. Или не судьба, просто мы мыслим одинаково и идём в одни и те же места. А всё потому, что мы с тобою оба потерянные, никому не нужные, лишние. Ты и я. Вот и встретились два одиночества.

Этой ночью меня мучили странные сны. Почти кошмары. Я не помню, с чего всё началось… Помню, как мы нашей компанией, вернее не совсем нашей, там были всякие люди с лагеря, где я познакомился с Никитой, бегали по лесу, переодетые в солдат. Выполняли команды, которые нам по рации отдавал Лёня. Мы были оперативниками ОМОН, или что-то такое. Лёня требовал, чтобы мы ограбили банк, взорвали танк, спрятались в бункере. И мы бежали вперёд, все бежали очень осмысленно, понимая, чего от них хотят. А я бежал вперёд, спотыкаясь о коренья, и пытался понять, где этот бункер, где танк, где банк. Кругом деревья и грибы, подберёзовики всякие, опята. Потом я вдруг начал бежать спиной. Помню очень холодный ветер, кого-то из тех, кто бежал рядом, им просто сдуло. Вот так вот, подняло вверх к деревьям, а потом он резко свалился вниз, на асфальт, именно на асфальт, прямо передо мною, а я продолжил бежать вперёд (или назад, если бежишь спиной вперёд, то это как?), стараясь не оступиться вновь на корнях. Из рации и откуда-то сверху орал голос Лёни:
«Прорвёмся! Вперёд, братия! Задушим всех неверных!»
А вокруг никого, кроме меня, все убежали, только тело безымянного знакомого мне товарища где-то позади (впереди?). И я думаю, почему так, почему все вокруг знают, куда бегут, а я нет. Чем я отличаюсь от окружающих, неужели всё дело в том, что я девушка? Так что в этом постыдного? Уж такой я родилась. Я бы очень хотела быть парнем, но не судьба.
Я бегу, и мне страшно. И я понимаю: вот она, черта. Мне надо выбирать, куда бежать дальше. Какой путь выбрать. И передо мною камень, как в детских сказках. Направо пойдёшь к родителям попадёшь… А мне неверных надо душить, я же не буду душить родителей. Я же не изверг. И я бегу налево. И передо мною появляется Дима Витебский. Только он не совсем Дима Витебский. Тело у него другое, чужое, лицо чужое, всё чужое, но я понимаю, это он, чувствую его. И он смотрит на меня злыми глазами. И мне становится всё ясно. Почему я не могу найти банк, танк, бункер. Неверный – это я, это меня надо душить.
Вот такие вот сны. Ничего, Никите пострашнее снятся, он в своих снах видит поезда.

- Ну, что, как насчёт того, что бы стать лучшими друзьями? - спрашивает меня Никита и протягивает мне руку.
- Прости, - говорю я, - у меня уже есть лучший друг.
- О, господи, - Никита театрально взмахивает руками, - ну, что же, я хотя бы попытался.
Мне бы и хотелось быть его лучшим другом… Но я не думаю, что мы настолько близки. Мы ведь знакомы всего ничего, три-четыре месяца, и не знаем толком друг друга. И потом, такая дружба, она сам должна придти. Я чувствую, что он мне стал безумно близок, безумно дорог. Мне очень хочется сказать:
«Я люблю тебя, Никита».
Но я не могу, это будет ложью. Люблю я Женю Таймера. И лучший друг мой тоже Женя.


продолжение:
outeast3.diary.ru/p192473638.htm