Нежные дрова
Я тут читаю "Человека, который смеётся" Виктора Гюго. Так вот, Гюго не выносим. Когда-то в школьные дни я прочёл три романа Гюго, они мне очень-очень понравились. И сейчас мне странно. То ли они были намного ближе, то ли я ещё не вчитался в этот, не понял всю его силу, то ли просто я вырос.
Итак, сначала "две предварительные главы" на пятьдесят страниц. В первой говорится о неком человеке Урсусе и его ручном волке Гомо. Человек сначала показался мне очень любопытным, но постепенно, пока его описывали, он стал слишком нереалистичным. Ибо он лекарь (такой, что может поднять на ноги почти любого больного), чревовещатель (такой, что копирует с точностью голоса других людей, подражает животным, может своим голосом имитировать шум толпы), умело притворяется, что умеет гадать, идеально разбирается во всех видах растений, поэт (такой, что может тягаться с великими) и там ещё много всего было.
Так же в этой главе присутствуют одиннадцать страниц беспрерывного потока информации о распределении титулов в Англии. О том, кто выше герцог, или граф. О том, к кому следует обращаться Ваша Светлость, а к кому Ваша Милость, кто светлейший господин, а кто благородный. Какому герцогу какие земли принадлежат, кому какие привилегии свойственны. И вот читаю я эти одиннадцать страниц. И думаю что? Что? Зачем столько информации. Я всё равно не запомню всего этого. Одиннадцать страниц сухих фактов.
Вторая глава была целиком и полностью исторической справкой о неких компрачикосах. Так называли людей, которые путешествовали по Европе, скупали детей, чтобы потом растить из них уродцев, потому что на уродцах можно было очень хорошо заработать.
После этого начался сам роман. На данный момент я осилил сто страниц книжки. Сто страниц мелкого шрифта. За эти сто страниц не произошло почти ничего. Сорок страниц повествуют нам о мальчике, оставленном в одиночестве посреди пустынной скалистой местности. Сорок страниц он сначала идёт, потом видит виселицу, завороженно смотрит на неё, потом подвешенный труб начинает трепыхаться под ветром, мальчик в ужасе убегает, затем он долго бежит, и наконец останавливается, забывает о своём страхе, понимает, что голоден, продолжает идти в поисках какого-нибудь жилья. Вот всё, что я сказал, только на сорок страниц. Читается это очень тяжело.
Весь текст помимо всего прочего постоянно прерывается какими-нибудь оценочными суждениями автора, нравоучениями. А ещё он постоянно приводит какие-то исторические справки. Например, говорит, что если бы это действие происходило не в Англии, а в другой стране, например в Голландии, то с героем бы поступили так-то и так-то, потому что там был такой-то обычай. Или, что персонажу свойственно то-то и то-то, что встречается крайне редко, но всё же встречается, об этом ещё писал, скажем, Вальтер.
На девяностой страницы Гюго начинает рассуждать о природе снежной бури, рассуждает он о ней на пять страниц. Он говорит про глубину океана, про магнитные полюса, про то, что буря есть не только соединение воды и воздуха, но что огромнейшее значение играет ток. Он говорит, о недальновидности людей, которые видят в океане лишь огромное количество воды, а не видит течений. И всё это прекрасно. Нет, на самом деле, всё это очень интересно,потому что я сделан из дерева, но только это же художественный текст! Художественный текст!
После Гюго начинает описывать новых персонажей. В частности он описывает одного старика. Начну я пожалуй с фразы, которая напрочь вынесла мне мозг:
"В глубине его зрачков можно было уловить отблеск души, отдающей себе отчёт в окружающем её мраке и знающей, что такое угрызения совести". Теперь я не смогу нормально смотреть людям в глаза. Я буду пытаться уловить отблеск души в их зрачках. Отблеск души, которая знает, что такое угрызения совести.
И другие описания этого старика:
"Всякий учёный немного напоминает труп, а человек этот был учёным"; "подвижные морщины на лице этого полиглота порою складывались в гримасу, противоречившую строгому выражению каменных черт"; "лицо трагического мечтателя, человека, которого преступление привлекло к глубокому раздумью"; "в нём чувствовался христианин, который фатализмом мог бы перещеголять турка"; "уверенная поступь выдавала моряка". Вот честно говоря, я закрываю глаза и совсем не могу представить внешность этого человека. Учёного, полиглота, мечтателя, христианина, моряка, трупа.
Самое забавное я приберёг напоследок: "Его руки, казалось, сами собой складывались на груди косым крестом по привычке богомолов". Вот уж какого слова я не ожидал в этом тексте, так это слова "богомол". Мне начинает казаться, что Гюго писал эту книгу моим методом: открывал словарь французского языка, открывал на произвольных страницах, выписывал слова, которые должен обязательно использовать в новой главе. Потому что иначе я не могу это объяснить.
А вообще, больше всего меня раздражает в тексте, что автор сначала описывает внешность людей, которых никто не видит, описывает то, чем они заняты. А потом задаёт риторический вопрос: кто же они? Может быть они те-то? И отвечает на него: возможно это были именно они. Вот это вот постоянно "возможно" меня жутко раздражает. То есть он может описывать личные переживания персонажа, говорить какие-то личные вещи, а потом писать, что не знает каких-то самых простых вещей про этого героя.
Или вот ещё, про этого человека с руками богомола, лицом трагического мечтателя и одухотворёнными зрачками было сказано, что он родом из германии. А спустя пару страниц тоже самое говорится очень неуверенно, что его чаще всего принимали за немца, но вообще его национальность внешне было определить сложно. Может быть это плохой перевод, но в этой фразе чувствуется слишком много неуверенности, дескать его только принимали за немца, но я, автор, не уверен, что он именно немец.
На сто второй странице появляется первая реплика!
Чуть позже первый диалог. Я понимаю, читатель многое узнаёт из этого диалога, но мне он кажется абсолютно ненастоящим. Люди так не говорят:
"- Горный земледелец, что это за человек?
- Человек.
- На каких языках он говорит?
- На всех.
- Что он знает?
- Всё.
- Какую страну он считает своей родиной?
- Никакую и все.
- Кто его бог?
- Бог.
- Как ты зовёшь его?
- Безумцем.
- Как, повтори, зовёшь его ты?
- Мудрецом.
- Кто он в вашей шайке?
- То, что он есть.
- Главарь?
- Нет.
- Кто же он, в таком случае?
- Душа."
Конец диалога. Мне он напоминает что-то библейское. Так разговаривают люди в притчах, в сатирических произведениях. А в этом романе это выглядит как-то неубедительно. Хотя я могу подумать, что на самом деле эти люди не разговаривали. Это была долгая речь-пароль. Вряд ли, но вдруг. Это бы всё объяснило.
В любом случае, этот роман явно не для меня. Но я читаю. Авось, втянусь. Может быть я просто чего-то не понимаю. Но всё это крайне странно.
Итак, сначала "две предварительные главы" на пятьдесят страниц. В первой говорится о неком человеке Урсусе и его ручном волке Гомо. Человек сначала показался мне очень любопытным, но постепенно, пока его описывали, он стал слишком нереалистичным. Ибо он лекарь (такой, что может поднять на ноги почти любого больного), чревовещатель (такой, что копирует с точностью голоса других людей, подражает животным, может своим голосом имитировать шум толпы), умело притворяется, что умеет гадать, идеально разбирается во всех видах растений, поэт (такой, что может тягаться с великими) и там ещё много всего было.
Так же в этой главе присутствуют одиннадцать страниц беспрерывного потока информации о распределении титулов в Англии. О том, кто выше герцог, или граф. О том, к кому следует обращаться Ваша Светлость, а к кому Ваша Милость, кто светлейший господин, а кто благородный. Какому герцогу какие земли принадлежат, кому какие привилегии свойственны. И вот читаю я эти одиннадцать страниц. И думаю что? Что? Зачем столько информации. Я всё равно не запомню всего этого. Одиннадцать страниц сухих фактов.
Вторая глава была целиком и полностью исторической справкой о неких компрачикосах. Так называли людей, которые путешествовали по Европе, скупали детей, чтобы потом растить из них уродцев, потому что на уродцах можно было очень хорошо заработать.
После этого начался сам роман. На данный момент я осилил сто страниц книжки. Сто страниц мелкого шрифта. За эти сто страниц не произошло почти ничего. Сорок страниц повествуют нам о мальчике, оставленном в одиночестве посреди пустынной скалистой местности. Сорок страниц он сначала идёт, потом видит виселицу, завороженно смотрит на неё, потом подвешенный труб начинает трепыхаться под ветром, мальчик в ужасе убегает, затем он долго бежит, и наконец останавливается, забывает о своём страхе, понимает, что голоден, продолжает идти в поисках какого-нибудь жилья. Вот всё, что я сказал, только на сорок страниц. Читается это очень тяжело.
Весь текст помимо всего прочего постоянно прерывается какими-нибудь оценочными суждениями автора, нравоучениями. А ещё он постоянно приводит какие-то исторические справки. Например, говорит, что если бы это действие происходило не в Англии, а в другой стране, например в Голландии, то с героем бы поступили так-то и так-то, потому что там был такой-то обычай. Или, что персонажу свойственно то-то и то-то, что встречается крайне редко, но всё же встречается, об этом ещё писал, скажем, Вальтер.
На девяностой страницы Гюго начинает рассуждать о природе снежной бури, рассуждает он о ней на пять страниц. Он говорит про глубину океана, про магнитные полюса, про то, что буря есть не только соединение воды и воздуха, но что огромнейшее значение играет ток. Он говорит, о недальновидности людей, которые видят в океане лишь огромное количество воды, а не видит течений. И всё это прекрасно. Нет, на самом деле, всё это очень интересно,
После Гюго начинает описывать новых персонажей. В частности он описывает одного старика. Начну я пожалуй с фразы, которая напрочь вынесла мне мозг:
"В глубине его зрачков можно было уловить отблеск души, отдающей себе отчёт в окружающем её мраке и знающей, что такое угрызения совести". Теперь я не смогу нормально смотреть людям в глаза. Я буду пытаться уловить отблеск души в их зрачках. Отблеск души, которая знает, что такое угрызения совести.
И другие описания этого старика:
"Всякий учёный немного напоминает труп, а человек этот был учёным"; "подвижные морщины на лице этого полиглота порою складывались в гримасу, противоречившую строгому выражению каменных черт"; "лицо трагического мечтателя, человека, которого преступление привлекло к глубокому раздумью"; "в нём чувствовался христианин, который фатализмом мог бы перещеголять турка"; "уверенная поступь выдавала моряка". Вот честно говоря, я закрываю глаза и совсем не могу представить внешность этого человека. Учёного, полиглота, мечтателя, христианина, моряка, трупа.
Самое забавное я приберёг напоследок: "Его руки, казалось, сами собой складывались на груди косым крестом по привычке богомолов". Вот уж какого слова я не ожидал в этом тексте, так это слова "богомол". Мне начинает казаться, что Гюго писал эту книгу моим методом: открывал словарь французского языка, открывал на произвольных страницах, выписывал слова, которые должен обязательно использовать в новой главе. Потому что иначе я не могу это объяснить.
А вообще, больше всего меня раздражает в тексте, что автор сначала описывает внешность людей, которых никто не видит, описывает то, чем они заняты. А потом задаёт риторический вопрос: кто же они? Может быть они те-то? И отвечает на него: возможно это были именно они. Вот это вот постоянно "возможно" меня жутко раздражает. То есть он может описывать личные переживания персонажа, говорить какие-то личные вещи, а потом писать, что не знает каких-то самых простых вещей про этого героя.
Или вот ещё, про этого человека с руками богомола, лицом трагического мечтателя и одухотворёнными зрачками было сказано, что он родом из германии. А спустя пару страниц тоже самое говорится очень неуверенно, что его чаще всего принимали за немца, но вообще его национальность внешне было определить сложно. Может быть это плохой перевод, но в этой фразе чувствуется слишком много неуверенности, дескать его только принимали за немца, но я, автор, не уверен, что он именно немец.
На сто второй странице появляется первая реплика!
Чуть позже первый диалог. Я понимаю, читатель многое узнаёт из этого диалога, но мне он кажется абсолютно ненастоящим. Люди так не говорят:
"- Горный земледелец, что это за человек?
- Человек.
- На каких языках он говорит?
- На всех.
- Что он знает?
- Всё.
- Какую страну он считает своей родиной?
- Никакую и все.
- Кто его бог?
- Бог.
- Как ты зовёшь его?
- Безумцем.
- Как, повтори, зовёшь его ты?
- Мудрецом.
- Кто он в вашей шайке?
- То, что он есть.
- Главарь?
- Нет.
- Кто же он, в таком случае?
- Душа."
Конец диалога. Мне он напоминает что-то библейское. Так разговаривают люди в притчах, в сатирических произведениях. А в этом романе это выглядит как-то неубедительно. Хотя я могу подумать, что на самом деле эти люди не разговаривали. Это была долгая речь-пароль. Вряд ли, но вдруг. Это бы всё объяснило.
В любом случае, этот роман явно не для меня. Но я читаю. Авось, втянусь. Может быть я просто чего-то не понимаю. Но всё это крайне странно.